Вписанные в «Черный квадрат»
Вписанные в «Черный квадрат»Все начинается с черного квадрата. Все уходит в черный квадрат. Он стоит на сцене — огромный, зияющий, неумолимый. Он жадно глотает время и судьбы. В него, как в бездонный колодец, с немыслимым ускорением падают камни слов — стихов, писанных кровью…
В новом спектакле Юрия Любимова икона русского авангарда — «Черный квадрат» Казимира Малевича — становится центром, вокруг которого вращается сценическое действо. Актеры выпрыгивают из него, или плавно выплывают, или высвечиваются на фоне темного абсолюта, а то и вовсе повисают на невидимых лестницах, скрытых за бархатисто-черным полотном, поглощающим все и вся. «Многие боятся «Черного квадрата», — говорит Юрий Петрович. — Нужно уметь в него войти и уметь из него выйти». Из черного пространства возникают беснующиеся маски: Арлекин и Петрушка, печальный Пьеро, наивная Коломбина, вызывающее Красное Домино — единственное цветовое пятно на фоне черно-белых призраков. Гротескный эффект «комедии масок» усиливает введенный на сцену хор: параллели с традиционным хором древнегреческих трагедий придают всему действу еще большую условность. Но хористы и маски — лишь статисты, задающие тональность, углубляющие основной фон. Главное действующее лицо в «До и после» — даже не отдельные поэты, а русская поэзия XX века, преломленная в слегка искривленном зеркале истории.
Чтобы понять, что такое «До и после», необходимо определиться с одним понятием. Жанр постановки мастер характеризует как «бриколаж». «Все это — поделки, мелкая безделица, пустяк… Изготовление самоделок, отскок шара рикошетом в бильярде. Процесс творческого сопоставления, рождающий новую моду и создающий собственный стиль», — объяснение из эпиграфа к программке. Немного туманно. Вопрос проясняет музыкальный составитель бриколажа, композитор Владимир Мартынов: «Коллаж оперирует цитатами. В «До и после» мы имеем дело не только и не столько с текстом, сколько с контекстом».
Текст — стихи, отрывки из Ахматовой и Блока, Маяковского и Гиппиус, Есенина и Цветаевой, Бунина, Белого, Северянина, Розанова, Хлебникова, Соллогуба. Контекст — узнаваемые моменты биографий и точно расставленные исторические акценты. Герои меняются, мелькают, перехватывают друг у друга фразы, перебрасывают, точно мячики, мысли и интонации. «До и после» — это поэтический полилог, в котором все говорят со всеми, вступают во взаимодействие, туго завязывая словесную нить. Образы Любимова в большинстве своем узнаваемы. Трагические нотки Ахматовой, читающей строки из «Реквиема», безумие Мандельштама, сгинувшего в сталинских лагерях, желтая майка Маяковского, исполняющего ноктюрн «на флейте водосточных труб»… Автор расширяет временное пространство Серебряного века, включая в него и Пушкина — как предтечу, как камертон для всей русской поэзии. Он впускает туда Вознесенского и Бродского — прямых наследников Маяковского и Ахматовой. Образ Иосифа Бродского прописан подробно и ярко: Юрий Петрович был знаком с поэтом, который однажды принес ему свой перевод пьесы Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы».
Спектакли Любимова всегда требуют внимательного, подготовленного зрителя. Без начитанности поэтами Серебряного века, без минимального знания биографий «участников бриколажа» зритель рискует потерять нить, которая ведет к осмыслению, к целостному восприятию действа. Дабы этого не случилось, мэтр порой делает пояснения для публики, называя внешне менее узнаваемых персонажей (например, Василия Розанова, Осипа Мандельштама), проговаривая (но не часто) всем знакомые строчки, упоминая наиболее раскрученные биографические сюжеты.
«Чтобы создать этот бриколаж, мне нужно было многое прочитать, многое обдумать, и это было мне интересно, — говорит Юрий Любимов. — За свою долгую жизнь я поставил очень много спектаклей. Так много, что не имеет значения: работать над сто двадцатым или над сто двадцать первым? Поэтому мне хочется делать то, что я еще не пробовал».
Спектакль «До и после» построен на приеме монтажа. Склейки из стихотворений и прозы, спайки из дневниковых записей, реплик, хоровых и звуковых вставок; потрясающая пластика актеров, выполняющих порой невероятные чудеса эквилибристики; движения масок — послушных марионеток, подчеркивающих именно кукольность, гротесковую театральность действа, — все это в конечном итоге сливается в единую, мощную художественно-поэтическую картину. «»До и после», — замечает мастер, — это не пьеса, не коллаж, а какое-то многорукое сплетение, которому придает гармонию пространство «Черного квадрата»» — символа таинственного и неразгаданного, способного означать как поэтическую бесконечность космоса, так и черные провалы истории XX века.
Рубрики