«Viberi» — Версия для печати

«Viberi» — Версия для печати
«Viberi» — Версия для печатиДенежный водопад, который хлынул в мировую экономику, пока слабо отразился на индустрии private equity, или прямых инвестиций, как принято переводить этот термин в России. Пусть сделанные в активы вложения не были выведены осенью 2008 года вместе со спекулятивным капиталом: новых сделок почти не появилось. По данным Emerging Markets Private Equity Association (EMPEA), за 9 месяцев 2009 года фонды прямых инвестиций (ФПИ), работающие с иностранным капиталом в России, смогли привлечь $1 млрд, а разместили только $216 млн – пятую часть суммы! И это в условиях, казалось бы, острой нехватки длинных денег в экономике. За прошлый год инвестиции того же рода составили почти $2,6 млрд, за 2007-й – $0,8 млрд. Отчасти в этом виновата щепетильность самих фондов. Директор по инвестициям Aurora Russia Андрей Гурин делит предприятия на две группы. В первом случае компания в 2009 году вплотную подошла к банкротству, и ее владельцы готовы на сделку на любых условиях. Но ФПИ связываться с ними не рискуют, потому в капитал таких компаний обычно входят либо банки, либо околобанковские структуры, вроде «Сбербанк Капитала», хорошо знакомые с ситуацией с долгом и денежными потоками. Ко второй группе относятся компании, которые столкнулись с падением спроса на свои продукты, но при этом у них серьезно ничего не изменилось. «Они провели кардинальное сокращение расходов, – рассуждает Андрей Гурин. – Рентабельность, может, и уменьшилась, но поддерживается на некоем достойном уровне. И собственники не находятся в ситуации, когда обязательно нужно привлечь прямые инвестиции. Даже если в теории им это интересно, они не готовы размывать свою долю по любой цене». Тишь да гладь. «Я не назвал бы положение таким уж плохим, – старается не нагнетать атмосферу управляющий директор Russia Partners Management Владимир Андриенко. – Но все застыло. Последние 14 месяцев сектор находится в режиме on hold. То есть он существует, но сделок как таковых пока нет». Топ-менеджер Russia Partners может себе позволить успокоительные интонации. У одного из старейших и крупнейших игроков сектора private equity в России положение и впрямь неплохое. В марте 2009 года Russia Partners «поднял» и закрыл свой третий фонд Russia Partners III в объеме около $0,7 млрд. И в ноябре даже провел сделку по покупке 3,3% акций МДМ-банка. Обычно фонд нацелен на пакеты большего размера, но сейчас рад и тому, что нашел привлекательный актив с устойчивым положением: в декабре «Выбери!by» присвоил банку рейтинг надежности «B+». «Главное для нас – быть более-менее спокойными за судьбу этой конкретной инвестиции», – объясняет Владимир Андриенко. Сумма сделки оценивается в $100–120 млн. Мизер по сравнению с прошлыми годами, когда фонды покупали российские компании десятками без оглядки на затраты. Весной 2008 года $800 млн от американского фонда TPG Capital за половину акций фармдистрибьютора «СИА Интернейшнл» не казались чем-то сверхъестественным. Осенью 2007 года британский Lion Capital за $500 млн приобрел «Нидан Соки». В 2009 году общая сумма всех сделок с участием ФПИ может оказаться гораздо меньше. Управляющий партнер Trifecta Capital Partners Сергей Щебетов лаконично перечисляет причины резкого падения активности ФПИ на российском рынке: «Во-первых, появились значительные проблемы у портфельных компаний. Во-вторых, многие инвесторы в фонды прямо или опосредованно отказывались от своих обязательств, поскольку понесли значительные потери в других сегментах рынка. В-третьих, стоимость публичных компаний упала настолько, что они стали выглядеть значительно привлекательнее с точки зрения инвестиций, чем частные». Успешная зачистка. Большинство крупных ФПИ, организованные по зарубежным стандартам и ориентированные на западных инвесторов, не паникуют. Их капитал либо уже сформирован, либо финансирование продолжает поступать в соответствии с undrawn commitments – безотзывными обязательствами по инвестированию средств. Например, Capman Russia Fund – российское подразделение финской УК Capman – закрылся весной 2009 года на сумме 118 млн евро, не добрав до плана 32 млн евро. «Мы себя чувствуем лучше, чем 2 года назад, – удовлетворенно заявляет партнер Альберто Моранди. – Деньги готовы вложить в ближайшее время, а предприятий, которым средства требуются, огромное количество. И очень мало ФПИ, которые располагают средствами». Одна из трех сделок нынешнего года – на счету Capman. Он купил оценочно за $12–13 млн 49% долей в «4 Papas», держателе франшизы пиццерий Papa John’s в России. Третья отраслевая сделка сорвалась у Marshall Capital Partners, закрывшего фонд накануне кризиса. Marshall не смог приобрести долю в питерском ритейлере «Лента». Но это сделали «ВТБ Капитал» совместно с TPG Capital, заплатив $110,6 млн за 35,4% акций. По докризисным оценкам этот пакет стоил более $680 млн. Проблемы совсем другого рода у небольших участников сектора private equity, особенно российского происхождения, а также у ФПИ, которые только начали формироваться. Одни ушли с рынка, другим не до новых покупок, они пытаются поддержать активы, реструктурировать инвестиции, которые были сделаны на пике цен в 2007–2008 годах. «Многие российские фонды инвестировали не в лучшие компании и теперь испытывают трудности, – пытается мягко указать на допущенные ранее фондами просчеты управляющий директор Marshall Capital Partners Сергей Азатян. – Дело в том, что оценка большинства компаний на момент инвестирования, например, в 2008 году, была выше, чем их текущая справедливая стоимость». Менеджеры ФПИ вынуждены пересаживаться на позиции в своих портфельных компаниях, заключает Сергей Щебетов. Особого выбора у них нет – надо спасать активы и свои инвестиции. Китайская помеха. Впрочем, инвесторы таких ФПИ не торопят управляющие компании распечатывать фонды. Они и сами находятся в сложной ситуации. Одни не хотят участвовать в финансировании в период, когда высок уровень неопределенности. Для других undrawn commitments оказались не такими уж и безотзывными. «Потому в России так и не появилось инвесторов в западном понимании, – рассуждает Альберто Моранди. – Типичный инвестор должен быть готов исполнять обязательства на достаточно долгий срок. Например, он обещает, что зарезервирует определенную сумму в течение пяти лет для некоего фонда. И когда фонд найдет подходящий проект, то инвестор должен в течение двух недель перечислить часть денег. Российские инвесторы обещать могут, но в сложной ситуации отказывают. Так случилось и в этот кризис, когда многие сказали: «Ребята, мы вам обещали, но, извините, денег нет». «Не исключаю, что могли существовать некоторые неформальные договоренности между Limited Partners и управляющими компаниями, чтобы фонды какое-то время не делали инвестиций», – считает директор по инвестициям Aurora Russia Андрей Гурин. Некое «джентльменское» соглашение: инвесторы не будут предъявлять претензий к банкротствам портфельных компаний, а ФПИ временно посидят без обещанных для сделок денег.Объемы private equity в российский рынок упали намного больше, чем у других стран БРИК. Размеры альтернативных инвестиций в Россию выглядят как статистическая погрешность – 1,2–1,5% от вкладов во все развивающиеся рынки в размере $17 млрд (при том, что commitments для России от зарубежных институционалов, по данным EMPEA, было собрано на $1 млрд). Лучше всех себя чувствует, естественно, Китай. В него за 9 месяцев инвестировали почти столько же, сколько за весь 2008 год – $8,5 млрд. Это в шесть раз больше, чем вместе получили остальные страны БРИК. «Китай воспринимается иностранцами как некий колоссальный рынок, который дает совершенно иные возможности, – объясняет Владимир Андриенко. – Тот факт, что многие инвесторы отвернулись от России, объясняется появлением альтернативных вариантов». Будущее российского сегмента private equity зависит от иностранного капитала. Согласно EMPEA, в 2008 году он составлял 76% от всех привлеченных в страну инвестиций. Настрой западных инвесторов является решающим фактором. Но до сих пор Россия для них остается непонятной, иррациональной и в целом представляется маргинальным и высокорискованным рынком, говорит Альберто Моранди. В соответствии с исследованием Preqin, большинство зарубежных инвесторов до сих пор опасаются чрезмерного вмешательства государства в экономику. Впрочем, в KPMG отмечают: около 73% международных инвесторов продолжают интересоваться Россией в долгосрочной перспективе, так как считают страну одним из бенефициаров результатов восстановления мировой экономики. Встали на позиции. Вкладываться фондам особо не в кого. «Рынок объектов инвестирования серьезно сузился», – сетует Владимир Андриенко. Одновременно с классическими ФПИ, работающими с деньгами зарубежных институционалов, на качественные активы претендуют олигархические компании-фонды вроде «Базэла», «Интерроса», Millhouse Capital, «Онэксима». До кризиса подобные структуры формировали значительную часть private equity российского происхождения, а также обслуживали сделки головных холдингов по слияниям и поглощениям. Но у них своя специфика. «В определенной степени это стратегические инвесторы, они не ориентированы на участие в качестве финансового инвестора, – говорит Сергей Азатян. – Однако являются нашими конкурентами за объекты инвестирования. А ведь интересных компаний на рынке не много». Борьба может обостриться из-за того, что именно сейчас – самое подходящее время для вложений. «Можно инвестировать в компании, к которым пару лет назад было не подступиться, – рассуждает Сергей Азатян. – Прежде средства им не требовались, так как кредитных ресурсов было много, любая мало-мальски значимая компания хотела провести IPO, а для ФПИ были открыты только средние или совсем маленькие игроки». На практике фонды столкнулись с «проблемой восприятия» со стороны владельцев компаний. «Теперь мы исходим из гораздо более низких мультипликаторов, чем ранее, – рассказывает Альберто Моранди. – Год назад бизнесмены считали, что мультипликаторы их компаний 8–10, а ты им теперь говоришь, что 4–6, и они реагируют очень болезненно». Предприниматели вновь ориентируются в оценках на показатели публичных игроков. А фондовый рынок уже приближается к докризисным показателям благодаря денежному водопаду от крупнейших государств мира.Аппетиты продавцов постепенно возрастают, а ФПИ продолжают предлагать условия ниже их ожиданий – в private equity наступает время позиционных игр. «Фондов со свободными финансовыми ресурсами сейчас немного, они готовы прессинговать владельцев в плане оценки, – говорит Андрей Гурин. – И успех переговоров напрямую зависит от того, насколько быстро требуются деньги владельцам или компании. Если деньги не к спеху, то сделки, скорее всего, не будет». Например, покупка акций «Ленты» состоялась только потому, что продавцу Олегу Жеребцову срочно требовалось рассчитаться по личным долгам: после погашений всех кредитов в сухом остатке у него оказалось лишь $25 млн. Полна коробочка. Надо торопиться, льготный период долго не продлится, говорят управляющие фондами. Они ожидают, что ко второй половине 2010 года количество сделок с private equity вновь возрастет. Тогда же могут заявить о себе вновь создаваемые фонды. Russia Partners и Capman Russia Fund могут объявить о сделках уже в первом квартале. Отраслевые предпочтения, скорее всего, останутся прежними: по данным KPMG, до кризиса более 80% private equity делалось в компании потребительского сектора. Их оценки сильно упали и могут создать инвесторам приличный уровень доходности, даже просто возвращаясь к докризисным уровням.Почему бы другим ФПИ не поискать интересные активы у банков? С одной стороны, они аккумулировали немало интересных активов, которые перешли к ним в результате реструктуризации кредитов. С другой – управление и подготовка активов к продаже не является ключевой компетенцией банков, и они явно чувствуют себя некомфортно в такой ситуации. «Это на 90% не тот набор, который был бы интересен нормальному фонду, – отмахивается Владимир Андриенко. – Чтобы фонд забрал заложенный пакет для реструктуризации, прежде банку нужно определенным образом реструктурировать кредит или списать часть долга. Но особенности российского регулирования мешают банкам списывать долги, потому что это будет тяжкой нагрузкой на их собственный капитал». Замкнутый круг вряд ли будет разорван в ближайшее время, уверен Альберто Моранди: «Пока банки предпочитают закамуфлировать залоги, говоря, что занимаются их реструктуризацией. Но скорее всего, справедливая стоимость залогов гораздо меньше, чем сейчас, когда они находятся на балансе у банков. И чтобы все не рухнуло, те пытаются оттянуть изменение статус-кво».Теоретически можно рассматривать подобные активы как источник для ФПИ, согласен Альберто Моранди. Однако вероятнее, что банки при помощи специально созданных для управления инвестициями структур, таких, как «Сбербанк Капитал» или «ВТБ Капитал», сами входят в капитал наиболее ценных компаний. «У них сделки есть, мы только не всегда о них слышим»,  – считает Андрей Гурин. Тем не менее представители фондов признают, что банки и ФПИ пытаются прощупать друг друга на предмет сотрудничества, но никто не думает, что стоит говорить о появлении полноценного тренда. Фонды рассуждают так: если уж залог попал в банк, то это означает, что его справедливая стоимость ниже нуля, а с такими активами мы не работаем. Окрыленные кризисом. Неожиданно фаворитами стали игроки из сегмента private equity, который до кризиса был отстающим. Оказывается, совсем неплохо обстоят дела у бизнес-ангелов – фондов, инвестирующих в стартапы и специализирующихся на венчурном финансировании. Ведь уровень риска таких проектов сравнялся с вложением в волатильный фондовый рынок, а доходность может оказаться намного больше.Например, инвестгруппа e-Trust работает только с теми проектами, в которых есть новые технологии или инновационные продукты. По словам управляющего директора Максима Каримова, зачастую достаточно $1 млн, чтобы вывести их на самоокупаемость либо для привлечения следующего раунда финансирования. Такой узкий профиль привлекает совсем другой круг инвесторов, нежели у ФПИ классического типа – не институционалы, а физические лица. «Это могут быть топ-менеджеры крупных компаний либо предприниматели, которые имеют устоявшийся бизнес, приносящий им стабильный доход, – объясняет Максим Каримов. – Вот они-то и желают инвестировать свои накопления. Причем так, чтобы иметь возможность влиять на работу этих денег, то есть войти в капитал компании и участвовать в ее управлении». По сравнению с докризисным периодом количество инвесторов компании увеличилось в 2–3 раза, уверяет ее руководитель. Поддержка венчурной индустрии пришла и со стороны властей. «Именно в кризисный момент государство правильно – в не свойственной ему манере – вмешалось в процесс и выделило на венчур деньги, – рассказывает Олег Качанов, генеральный директор венчурной УК «Ай-мэн Кэпитал». – И не отобрало их в кризис. Эти деньги попали, что называется, в жилу. На фоне падения фондового рынка и всего рынка капиталов в нашем секторе «просадки» не произошло». Деньги в размере 30 млрд руб­лей на высокотехнологичные стартапы получила Российская венчурная компания, и через 7 венчурных фондов за год проинвестировала 18 компаний на 1,9 млрд рублей. МЭР создал 26 региональных частно-государственных венчурных фондов с капиталом от 140 до 800 млн рублей каждый. Госкорпорации «Роснано» на прямые инвестиции выделено 130 млрд рублей. Для создания второй Силиконовой долины, может, недостаточно. «Но в целом сектор технологических стартапов неплохо перескочил кризис, – удовлетворен Олег Качанов, чья компания выиграла три региональных конкурса по управлению госсредствами. – Наши капиталы тихо росли без их уценки упавшим фондовым рынком».