«Viberi» Лица
«Viberi» ЛицаУ первого вице-президента Газпромбанка самая нестандартная карьерная история из всех героев проекта. Потому что большую часть жизни он прожил за границей, сначала в Южной Африке, потом в Британии. Интервью с участником проекта «33 перца-2010»Олег, вы уехали из России в ЮАР начале 90-х. Как вам далась адаптация в новой стране? – Мне было 12 лет, когда семья переехала в Йоханнесбург. Отец получил там работу. Адаптация далась тяжело, особенно первые два-три года. Дети и тинейджеры довольно жестоки. Но этот тяжелый опыт, считаю, пошел мне на пользу, закалил меня и сделал в хорошем смысле агрессивнее. Впоследствии это пригодилось в бизнесе, где не всегда все спокойно и мягко. Я научился пробиваться. Какая она, Южная Африка? И стала ли она вам родной?– Да, я считаю, что у меня две родные страны. В ЮАР прожил 15 лет. Это очень интересная страна, на самом деле, это две страны. Одна из них – развитая, с весьма продвинутой финансовой системой, отличной инфраструктурой, прекрасными автодорогами, – не зря ее называли «золотой клеткой». Другая – страна третьего мира, с угнетенным местным населением. Но на наших глазах, когда к власти пришел Нельсон Мандела, все начало меняться. И постепенно контрасты нивелируется. Та ЮАР, в которую я приехал, и та, из которой уезжал, это два разных мира. Сейчас это страна больших возможностей и перспектив, активно развивающаяся. Она отличный пример того, как фантастические перемены могут происходить без революций и военных конфликтов. Профессию выбирали из прагматичных соображений?– Отнюдь, я захотел стать юристом, потому что насмотрелся фильмов о том, как крутые адвокаты в судах разрешают сложнейшие дела. Других серьезных причин выбрать это направление у меня не было. Но в ЮАР нельзя поступать на юриспруденцию, если ты не имеешь степени бакалавра по любой другой специальности. Считается, что ты должен иметь базу и некоторое понимание жизни. Выбрал лучший университет в стране и поступил в него. Окончил бакалавриат по двум направлениям – экономика и психология. Психология хоть и была очень интересной, но слишком теоретической, чтобы пригодиться в жизни. А вот юридическая специальность помогает мне в работе каждый день. Это особый стиль мышления, особое понимание законов и документов. Почему же вы не стали криминальным адвокатом?– До последнего года в университете шарм судебной юриспруденции на меня действовал. Но потом я понял, что ментально это очень тяжелая работа: ты постоянно общаешься с людьми, которые находятся в сложной, пограничной ситуации, у которых крупные неприятности. И решил, что я не хочу всю жизнь проводить «на грани». Последний год у меня была уже совсем другая специализация – корпоративное и банковское право. Тогда я уже работал. Сначала пришел в юридическую фирму, но ровно через два месяца понял, что занимаюсь в основном фотокопированием документов и детальным вычитыванием очень похожих друг на друга контрактов. Представил, что еще пять лет буду заниматься тем же, и перешел в консалтинг. Стало интереснее?– Гораздо, и легче. Видимо, я изначально не совсем правильно выбрал направление. А здесь я почувствовал, что внедрение новых систем управления рисками – это мое. В итоге в консалтинговой фирме EM&I проработал четыре года. Здесь понял важную вещь: теория и практика сильно расходятся, чтобы внедрить что-то, даже хорошо придуманное и детально прописанное, нужно очень много работать. И мы не только писали красивые рекомендации, но и шли к клиенту, смотрели за тем, чтобы все работало. Я начал с позиции аналитика, изучал клиентский бизнес и расписывал, что нужно клиенту, чтобы грамотно управлять рисками и соответствовать законодательству. Позднее стал руководителем небольшой команды из трех человек. И далее вы сделали логичный шаг – из консалтинга в индустрию?– Да, понял, что в консалтинге получил достаточный кругозор и можно переходить в конкретный бизнес. Устроился в один из крупнейших африканских банков First National Bank, где вскоре стал руководителем проектов. Главное достижение на этом месте – предложил идею создания нового центра управления аналитикой и рисками, реализовал ее и возглавил подразделение. Мы создали систему, которая дает возможность оценивать заемщика в автоматическом режиме и давать ему рекомендации относительно банковских продуктов в соответствии с уровнем риска и того, насколько продукт этому клиенту в принципе подходит. Особенность законодательства ЮАР в том, что ты не можешь рекомендовать продукт, который заемщику совсем не нужен. Сильная сторона созданной нами системы была в ее взвешенности и сбалансированности: она учитывала и интересы клиенты, и интересы банка. Я стал главным операционным директором, руководил достаточно большой командой. На крупном проекте она могла составлять 40 человек. Но этого вам оказалось мало, и вы поехали штурмовать Лондон? Быстро он сдался?– Уехал потому, что хотел посмотреть на банковскую столицу Европы. Подумал, что уже достаточно поработал в одной стране. ЮАР открывает тебе возможность поехать куда угодно, прежде всего, потому что у тебя тот же язык – английский. И переезд не бывает очень сложным. Это не так, как, если куда-то переехать из России и потом адаптироваться на новом месте лет пять. Хотя переезд в Англию дался мне непросто. Работу начал искать уже в Лондоне и никак не ожидал, что это будет так трудно и долго: понадобилось в итоге несколько месяцев. Думал, что меня, такого прекрасного специалиста, сразу же оценят и оторвут с руками и ногами. А мои знания в области рисков будут супер-востребованы. Но я недооценил восприятие Лондоном других стран. Хотя ни по профессионализму, ни по уровню развитости южноафриканские банки не уступают британским, а по уровню автоматизации даже превосходят их. Сказывался английский снобизм?– Это устоявшаяся культура, замкнутая на самой себе. Англичане скептически оценивают все, что слышат. Но я не сдался: ходил на интервью, встречи, семинары. И устроился менеджером по проектам в KPMG. Уже достаточно проработал в банке на тот момент, мне хотелось видеть лучшие практики мирового финансового сектора, а это легче делать в консалтинговой фирме, работая над несколькими проектами сразу. Интересных проектов за полтора года было много, в частности, связанных с оценкой производных финансовых инструментов. Партнеры заметили и оценили, что у меня очень хорошие взаимоотношения с клиентами. И я начал заниматься другими проектами – помогал банкам начинать операции в Лондоне. Это были настоящие старт-апы: берешь кого-то за руку и открываешь для него банк, включая организацию всех процессов. В частности, много работал с нигерийскими банками. Прилетите сейчас в Лондон и увидите огромное количество реклам нигерийских банков, я к этому руку приложил. Как вы оказались в Москве? И быстро ли решились на возвращение на родину?– У меня был крупный проект по открытию международного инвестиционного банка в России. 8 месяцев в 2007 году я летал из Лондона в Москву и обратно. Это был фантастический опыт – оказаться на российском рынке. Но это было отнюдь непросто: я никогда на русском языке не разговаривал на работе, только с родителями. Помогло то, что переход был плавным. Я работал на международную компанию и общался с российскими бизнесменами напрямую, никому не подчиняясь, поэтому у меня было время на адаптацию. Чем отличается бизнес-менталитет в России от британского и южноафриканского? – В России очень практический взгляд на вещи и очень короткий горизонт планирования. Когда ты что-то новое предлагаешь, первый вопрос здесь: «Что это нам даст сегодня или максимум завтра, и зачем это конкретно нужно?» Когда в Англии вопрос будет принципиально другой: «Кто это раньше делал и главное – сколько раз это делали вы?» И ответ «ни разу» никого не устроит. Плюс – там гораздо более долгосрочный взгляд на бизнес. В ЮАР же на предложение прореагируют, скорее всего, так: «Вроде бы хорошая идея, а почему бы и нет?» Видимо, сказывается то, что страна южная, теплая, люди более открыты. Хотя там тоже рассматривают все в более долгосрочной перспективе, нежели в России. Почему все-таки решили перебраться в Москву, почувствовали свою востребованность? – Увидел, что в Москве у меня очень много возможностей и потенциально интересных проектов. Плюс – бурно развивающаяся в то время экономика. И бум на людей с моим опытом и моим бэкграундом. Я познакомился с партнером PricewaterhouseCoopers, который и предложил мне перейти в российский офис компании. Я согласился и в январе 2008-го окончательно перебрался в Россию. Начал работать директором на проектах, связанных с финансовыми рисками и рынками капитала. Меньше чем за год дорос до уровня партнера. Очень много работал. Так много я не работал нигде. Вам Москва понравилась? Какое впечатление она произвела после Лондона?– Очень понравилась, прежде всего, своей невероятной энергетикой. Жизнь и работа в Лондоне была бы у меня гораздо спокойнее. Я понимал, что там мог годами тихо-мирно сидеть на одном месте и получать неплохую зарплату. В PricewaterhouseCoopers работал с ведущими банками, включая Газпромбанк. И потом понял, что получил достаточно разнообразного опыта в консалтинге, знаю, как работают другие банки, и решился на повторный переход в индустрию. Пора внедрять идеальные системы риск-менеджмента на практике. А разве кризис не доказал, что идеальных систем риск-менеджмента нет? – Он доказал две вещи. Первое – что в России система адекватной оценки рисков была слабо развита. Но это вопрос эволюции. Второе – что гораздо более развитая система риск-менеджмента не помогла ни британским, ни американским банкам. Потому что все эти системы были весьма далеки от бизнеса – и мы видим результат этого. Но вообще неразвитость российского банковского во многом его и спасла. Потому что все проблемы, с которыми местные банки столкнулись, довольно простые. Проблемы падения экономики, роста просрочки, разрывов между длинными и короткими деньгами. Не было сложных проблем, когда у вас деривативы, о которых уже ни один специалист не может сказать, из какого инструмента они выросли и сколько раз их перепродали.Беседовала Маргарита Удовиченко
Рубрики